Леонид Аристов: «Кинематографом я заразился, как инфекцией»

Человека, более влюбленного в свое дело, трудно представить. О мультипликации Леонид Аристов может говорить бесконечно: раскладывать ее на составляющие и соединять обратно, воспевать пластику, цвет, музыку и даже шумы, восхищаться талантливыми коллегами. Он застал «золотые годы» «Союзмультфильма» и встал у истоков анимационной студии Творческого объединения «Экран» на телевидении. Звезд с неба он никогда не хватал, а просто творил, экспериментировал, дружил. С Леонидом Аристовым беседовал Сергей КАПКОВ.


С чего началась ваша работа в мультипликации?

С диплома. Я должен был собрать материалы и сделать раскадровку фильма «Ночь перед Рождеством» по Гоголю. Тема, в общем-то, была мне близка: я вырос в Ростове-на-Дону, где рядом – Кубань, Украина, казаки. И меня отправили в командировку в Диканьку. Ту самую, воспетую Гоголем в своем бессмертном произведении. Мы с товарищем – тоже художником, только плакатистом – поселились в мазанке у одного старичка, который встретил нас с возгласом восторга: «О, письмены!» На украинском это – ученые. Спали на земляном полу, за продуктами ходили на привоз. И работали: кое-что фотографировали, но в основном рисовали. Там же я нашел «Оксану» – симпатичную дивчину лет семнадцати. Там же обнаружил и «кума Панаса» – очень колоритного мужичка…


Местные жители знали, что живут в знаменитой деревне?

Может, и знали, но никогда об этом не говорили. Время было трудное, послевоенное. Старикашка наш, правда, много чего интересного рассказывал. До революции он служил у знатных господ библиотекарем, жил у них в имении. И теперь читал нам наизусть стихи Пушкина и Лермонтова! Когда мы приглашали его к нам за стол и угощали продуктами с привоза, он воспринимал это как неоценимый жест с нашей стороны, тронут был до слез. Правда, у старика был единственный зуб, о который он точил фрукты и овощи.


Как приняли ваш диплом педагоги?

Очень хорошо. Я же объехал пол-Украины – и в Киеве был, и в Каневе, и везде рисовал. Когда я разложил все рисунки и раскадровки на столе, профессура разглядывала их долго и с любопытством. Помню, член комиссии, главный художник Большого театра Курилко спросил: «Вы нашли на Украине типажи, создали яркие образы. А черта откуда взяли?» Я почесал голову и выдал: «А черт его знает!» Вся комиссия захохотала. И мне поставили пятерку. Так что ВГИК я окончил с красным диплом.


По иронии судьбы, первый фильм, в создании которого вы участвовали, назывался так же – «Ночь перед Рождеством»…

Да, когда сестры Брумберг приступили к съемкам, выяснилось, что никто из группы никогда не был на Украине. Решили воспользоваться моим дипломом. Их интересовали, прежде всего, украинские пейзажи, хатки-мазанки и другой национальный колорит. Меня зачислили ассистентом художника – Нади Строгановой, и с тех пор я стал работать в штате «Союзмультфильма».


А помните свою первую самостоятельную работу в качестве художника-постановщика?

По-моему, сначала была «Каштанка», а затем кукольный фильм «На даче». Кроме того, что он тоже был на украинскую тему, сказать мне о нем больше нечего. А вот «Каштанка» удалась. Мне особенно нравятся сцены в цирке и панорама около него. И запомнился великолепный актер Алексей Грибов в роли клоуна. Рисовали мы тогда по натурным съемкам, и исполнители главных ролей не только работали голосом, но и отрабатывали движения.

Помню, Грибов рассказывал, как после спектакля они с актерами ходили в Сандуны, выпивали, парились и баловались – бросали в бассейн кильку, ныряли и пытались поймать ее зубами. Так полагалось в их компании закусывать.

А потом так получилось, что мне предложили попробовать силы в режиссуре, и я пошел на это с удовольствием.


Первое время вы работали в паре с Ольгой Ходатаевой, старейшим режиссером студии. Как вы находили общий язык?

Тут, наверное, сработало соединение двух начал. С одной стороны – Ольга Петровна, с ее опытом и стажем, а с другой – молодой Леша Аристов, который весь горел любовью к работе. И эти два качества – опыт и горение – и помогли нам создать несколько, по-моему, довольно приятных, наполненных чувством фильмов.

Первый назывался «Соломенный бычок». Сказка всем известная, ясная, непрозрачная: не хватай то, что тебе не положено. Притча для самых маленьких.

А затем был такой знаменитый фильм, как «В яранге горит огонь» по сказкам народов севера. Он получил призы на Международном кинофестивале в Венеции и Всемирном фестивале молодежи и студентов в Москве.


Кстати, одно время «Союзмультфильм» очень увлекся северными сказками, и вышел целый ряд замечательных картин. Самыми лучшими, на мой взгляд, были «Сердце храбреца» и «В яранге горит огонь».

Дело в том, что жизнь севера всегда очень отличалась от жизни других регионов России. Характеры этих народов, их нравы, образ жизни были малоизвестны, а народные сказания передавались только из уст в уста. Появились люди, которые стали собирать этот материал, издавать, а потом на основе этих сборников родилась масса киносценариев.


В этом случае с командировками было сложнее. Кто рисовал север?

Пейзажи для фильма рисовал я, много ходил в библиотеку имени Ленина, находил нужные материалы и зарисовывал. Художник Витя Никитин подбирал цветовую гамму, в этом он маэстро. Он же нарисовал характерных героев – Дрему, Пургу, Тьму Тьмущую, а я – детишек и мать.

Кстати, слова песни матери в фильме «В яранге горит огонь» мы попросили написать Михаила Светлова. Он жил тогда на Тверской, мы с Ходатаевой пришли к нему домой, и он прямо при нас начал сочинять стихи: расхаживал по комнате, подходил к бутылке вина, которая стояла на столе, выпивал и опять ходил. Если что-то не складывалось, тут же менял варианты, сочинял новые строки. На худсовете не очень хотели принимать этот текст, говорили, что очень уж отдает гимном. Но раз написал сам Светлов – отстали.


А как появился легендарный «Храбрый олененок»?

Сценарий «Храброго олененка» появился не случайно. Сюжет был взят из жизни – автор видел, как олененок спасал свою мать, выводил ее из полыньи.

Я вспоминаю интересную работу над образом оленихи Важенки – ее озвучивала актриса Светлана Коновалова. Голос ее необычайно красочный, женственный, наполненный материнской любовью. Мы записывали сцену преодоления глубокой трещины: олененок забоялся, и мама своим голосом, своей тональностью поддержала его. «Ну-ну, давай, сейчас перепрыгнешь – вот так, вот так… Ты же ничего не боишься – давай вместе!» Сколько прошло времени, но я вспоминаю нашу работу как какое-то счастье.


Работая бок о бок с таким мастером, как Ходатаева, вы все же чувствовали свободу как художник?

Да-а! Ольга Петровна мне целиком доверяла. Актеров записывал я, а она только сидела рядом, наблюдала и молчаливым кивком головы подтверждала, что все идет нормально. Но от жадности я хотел большего.


Почему же тогда вы перестали выступать как художник, а остались только режиссером?

Видимо, сработало то, что было заложено во мне с юных лет. Дело в том, что моя мама служила в любительском театре. Спектакли играли в клубе, где обычно крутили кино, и меня всегда пропускали, сажали на первую «почетную» лавку. И очень быстро я «заболел» кинематографом, заразился им, как инфекцией. И рисовать начал сам, никто не предлагал. В шестом классе раздобыл краски и нарисовал «Анатомию тела голубя». Постепенно в свои рисунки я стал закладывать движения, пластику. А когда у меня появилась возможность подкладывать под изображение шумы, музыку, когда все это сливается в один поток – такое ни с чем не сравнить! Я почувствовал, что именно это меня всю жизнь и влекло.


А другим художникам, которые работали на ваших фильмах, вы доверяли?

Вот тут, видимо, в моем поведении был небольшой перебор… Однажды про меня художник Сережа Олиференко сказал: «Сейчас Леонид Варсанофьевич придет и сам будет показывать, как все надо делать». Откуда это у меня? Не знаю. Мне почему-то всегда легче было показать, чем рассказать. Говорят, это не очень хорошо.

В детстве я, как и мама, участвовал в любительских спектаклях, общался с профессиональными актерами. Может быть, это заложило во мне стремление к подобным «показам»? Однажды я даже сам озвучил роль доктора в своем мультфильме «Ослик Плюш». Был последний день записи, а актер не пришел. И редактор сказал: «Леонид Варсанофьевич, вы все равно уже все роли здесь переиграли, может, сами и запишетесь?»


В 1970 году на телевидении была создана студия анимации «Мульттелефильм», и вы оказались в числе ее первых режиссеров. Вы перешли туда, потому что на «Союзмультфильме» больше не видели для себя перспективы?

К тому времени у меня очень осложнились отношения с директором Вальковым. Я согласился на экранизацию для телевидения спектакля «Ослик Плюш» Калининского театра кукол. Мой уход совпал с открытием анимационной студии в «Экране». И когда я доделал «Плюша», мне предложили вступить в штат телевидения.


Почему же вы оставили рисованное кино?

Захотелось попробовать себя в куклах – совладаю ли с этим материалом? А поиск нового всегда увлекает.

Вообще, должен тебе сказать, что любая анимация – это пластика чувств. В сочетании с музыкой она способна творить чудеса.


Не потому ли вы в своих фильмах так много внимания уделяли музыке? Помню, ваш фильм «Волк и семеро козлят на новый лад» одно время не сходил с телеэкранов.

Да, весь этот фильм основан на довольно четкой, ясной, и я бы даже сказал – графической структуре – музыкальной, предложенной композитором Алексеем Рыбниковым. И очень хорошо, что нам удалось найти на роль Волка актера Гарика Бардина. Его вокальные данные очень сочные. Своим голосом он находил какие-то краски, нюансы, которые великолепно сочетались с характером. И я помню такой момент – когда Волк стучал в дверь, он, вместо того чтобы выругаться, выдавал такие звуки: «Ба-ба-ба-ба! Бу-бу-бу! Бу-бу-ба!» И это и по ритму, и по тональности сочеталось с характером персонажа.

К концу фильма все образовывалось, любовь козлят к музыке покоряла волка, и в финале они вместе пели. Появлялась мать-коза и изящно вручала Волку ромашечку. В Госкино мне за это врезали – вот де пацифистский жест.


Леонид Варсанофьевич, беседуешь с вами, и кажется, что все у вас было легко, празднично, с любовью. А трудности были?

Трудности у меня были там, где требовались какие-либо подтексты, «третий слой», отдаленные ассоциации. Меня привлекали иные сценарии. На мой взгляд, слишком заумные вещи для детей не годятся. Так же как и грубые, обнаженные – они портят душу ребенка. Тут важны деликатность, пластичность, задушевная беседа – через рисунок, звук, речь, музыку.

Вот возьмите обычный бытовой материал – «Трое из Простоквашино», но как интересно он преподнесен! Какие повороты сюжета, какие характеры! Или «Ежик в тумане» – это не эпическое полотно, там нет грубых трюков, которыми сейчас увлекаются. Но как это талантливо, увлекательно, деликатно!

Когда я до конца прочувствовал вкус этого искусства, я уже вышел на пенсию. И сейчас у меня есть мысли на… два фильма. Но как их претворить, если нет сил? Я не старый, я давно живу. Остается утешать себя мыслью о том, что чего-то я, наверное, после себя оставил.



«У вас единственный профессионал – Аристов!»

«Здравствуйте, это Дед Мороз! Я хочу поздравить вас с сегодняшним праздником!» – нередко слышу этот голос в своем автоответчике. Леонид Варсанофьевич никогда не забудет поздравить, даже если на его звонок никто не ответит. В шутку он называет себя Дедом Морозом. Наверное, потому что список его абонентов невероятно огромен, и он спешит оставить свои самые теплые пожелания каждому.

Приятно видеть Аристова в маленьком зальчике Музея кино на очередном «Анимаклубе» – значит, здоров. Значит, готов удивиться очередным новинкам сложного современного кинопроцесса. В свои-то 85!

Фронтовик, он проходил в шинели шесть лет. В 39-м поступил во ВГИК, но проучился всего две недели и был призван в армию. На проводы студентов пришел директор института и провозгласил: «Ребята, служите! Места за вами! Только возвращайтесь». Когда до дембеля оставались считанные недели, грянула война.

Отдельный саперный батальон. Зачетная книжка – чистая, без единой отметки – у груди. И в голове слова директора: «Места за вами, только возвращайтесь»! Всю войну Леша Аристов прошел с любовью к кино, с жаждой учиться во ВГИКе. И когда, несмотря на тяжелую контузию, он встал на ноги, тут же оказался в институте.
Холст, палитра, мольберт, натура… Фильмы, спектакли, актеры, режиссеры, операторы… История искусств, история западного кино, история советского кино, история архитектуры, история костюма… «Все это было так интересно! – восклицает Леонид Варсанофьевич. – Я бы пошел учиться еще раз».

Скучает ли он сегодня по «Союзмультфильму»? Да, скучает. Но больше по людям, из которых уже почти никого не осталось. Фильмы делались очень разные, режиссеры и художники трудились очень непохожие, но каждый фильм становился событием для всей студии, которая целый год жила только его производством.

У «Мульттелефильма» история менее яркая и счастливая. Студия рождалась не в любви, а по необходимости. Люди собирались «с бору по сосенке», приходили в основном те, у кого где-то что-то не получалось. «У вас единственный профессионал – Аристов!» – однажды заявил Роман Качанов. Денег давали мало, требования выдвигались жесткие, редактура подобралась вялая. Но, тем не менее, надо было с чего-то начинать. Желательно – с чего-нибудь масштабного.

Взялись за сериал. Один режиссер делал бы его десяток лет, поэтому решили создать столько же съемочных групп, сколько и серий. Придумали внешние образы героев, смастерили кукол, оборудовали несколько павильонов, и за два года сняли «Приключения Незнайки». А по горячим следам – «Волшебника Изумрудного города». В обоих случаях получился некоторый разнобой, каждая серия вышла разного качества и звучания, отчего в целом фильмы проиграли. Но дети не обратили на это внимания, поскольку искренне обрадовались встрече с любимыми героями. Тем более что это были, по сути, первые отечественные анимационные сериалы на телевидении.

А дома у Леонида Аристова остался «осколок» того периода – кукла Страшилы, моего любимого персонажа мультсериала «Волшебник Изумрудного города». Правда, у него нет ног, и одна рука болтается на ниточке. Так «заездили» бедных героев кукловоды!

«И все равно я был счастлив! – утверждает режиссер. – Двигала любовь к искусству, кино. Слышишь шелест пленки в монтажной – и на душе как будто музыка какая-то!»

Его последний фильм – «Квакша». Редактура не справилась с литературным сценарием, Аристов только вернулся из больницы, сердце «шалило», и в результате фильм получился не таким, как был задуман. Леонид Варсанофьевич, только что отметивший шестидесятилетие, решил из кино уйти. И ушел.

Сегодня, четверть века спустя, он вспоминает об этом с тоской. В одном из телефонных разговорах со своим другом Евгением Мигуновым (недавно ушедшем из жизни) они заспорили об истине. «Женя мне сказал, что никто не знает, что это такое – истина! – вспоминает Леонид Варсанофьевич, - А я ему ответил, что знаю. Истина – это движение!.. Последовала длинная пауза. А потом Женя сказал: «Да, пожалуй, ты прав…»


Сергей Капков, «ГАЗЕТА» 16 августа 2004 г.